— Давай я пойду с тобой, — предложила Эстел.

— Нет, не нужно, отдыхай.

— Но я с удовольствием пойду! Хор всегда так красиво поет! И латынь я люблю слушать…

Она не стала говорить, что звуки латыни всегда навевают на нее воспоминания о Харольде, который неизменно занимал такое важное место в ее душе, а особенно в это праздничное время.

— Ну хорошо, Эстел. Только нам надо поспешить. Святому отцу не понравится, если мы опоздаем.

— Мать у меня совсем сдвинулась, — заявила Лора, когда они с Барни приступили к мытью посуды после праздничного ужина.

Уоррен успел умчаться на очередное «важное свидание». А доктор Кастельяно удалился в святая святых — свой кабинет.

— А Луис ничего не может с этим сделать?

— Барн, что ты хочешь, чтобы он сделал? Прописал ей курс электрошоковой терапии?

— Лора, это не шутки.

— А я и не шучу. Мне действительно кажется, что она на грани безумия.

Она ненадолго замолчала, продолжая ставить тарелки стопкой. Потом выпалила:

— Барни, за что мне это? Собственная мать меня едва замечает! Отец — хронический алкоголик. Мне так больно это все видеть, что я почти….

Он понял, что она хотела сказать.

— И я ничего не могу изменить. Я знаю, мне следовало бы проявить больше понимания. Ну, в профессиональном смысле…

— Да, в этом-то и проблема, Кастельяно. С родными ты не можешь вести себя как профессионал. Даже если станешь деканом школы медицины, здесь к тебе всегда будут относиться как к подростку.

— Знаю, — с грустью согласилась она. — А хуже всего, что я и сама От этого начинаю чувствовать себя подростком. Если честно, поскольку мы с тобой постоянно общаемся в Бостоне, я вообще не вижу причин сюда приезжать.

На другое утро Барни цовез мрачно молчавшую Лору в видавшем виды «студебеккере» ее родителей в Ла Гуардиа по шоссе Бруклин — Куинс.

Наконец он не выдержал:

— Ради бога, Кастельяно, перестань киснуть! Меньше чем через два часа ты уже будешь в Бостоне и, как удачно выразился поэт Мильтон, обретешь рай в объятиях своего возлюбленного. Ты должна сиять!

Она не сразу ответила. И уже перед самым поворотом на аэропорт, едва сдерживая слезы, сказала:

— Ты посмотри на меня! Двое никчемных родителей: одна все время под религиозным кайфом, другой — под винными парами.

* * *

Барни тоже не стал возвращаться в Бруклин. Он взял курс в Пенсильванию, в город Питтсбург, где на следующее утро должно было состояться венчание Хэнка Дуайера и Черил де Санктис.

Встреча Нового года стала для Палмера Тэлбота незабываемой.

Его высокая, эффектная подруга привлекала всеобщее внимание в клубе. Вальсируя с ней под сладкие струны оркестра Лестера Лэнина, он со всех сторон ощущал одобрительные взгляды. Даже он впервые видел Лору такой красивой. И, отметил он про себя, такой задумчивой.

Этот бал был настолько значительным событием в светской жизни Бостона, что даже его старшая сестра Лавиния специально прилетела из Англии со своим мужем, виконтом Робертом Олдгейтом, и маленьким сыном — достопочтенным Тарквином Олдгейтом, который весь свой обед выдал обратно, с ног до головы окатив лучезарную старшую стюардессу британской авиакомпании.

Веселье нарастало по мере приближения торжественной минуты. Без пяти двенадцать все бокалы были наполнены «Дом Периньоном», и лорда Олдгейта попросили произнести тост.

— Маме и папе — крепкого здоровья и счастья, Лавинии и Тарквину — хм… — счастья и крепкого здоровья. Палмеру и Лоре — хм… здоровья, счастья и… веселой свадьбы.

Шесть хрустальных бокалов звякнули над столом. Сияющий Палмер, многозначительно глядя на Лору, сказал:

— За это я выпью!

Лора неожиданно поддакнула:

— И я.

Палмер был так счастлив, что до середины следующего дня не смел поднимать эту тему. И только высаживая Лору у порога общежития, спросил:

— Лора, ты вчера это серьезно сказала?

Она посмотрела на него и ответила:

— Возможно.

Не успела Лора войти в свою крепость под названием Вандербилт-холл, как у нее мелькнула мысль: «Сказать-то я сказала, а серьезно или нет, не знаю. Тогда зачем я это говорила?»

— Я заполучил рак, — объявил Ланс Мортимер.

— Что?!

— Причем больше, чем все остальные в этом заведении!

Барни не сразу понял, что Ланс говорит о патологоанатомических препаратах. То есть о чужом раке.

— Ну и отлично, Ланс! — ответил Барни — И полагаю, у тебя, как всегда, есть дубликаты, чтобы поделиться с друзьями.

— Совершенно верно. То же касается и сифилиса, и гонореи. Семестр обещает быть захватывающим!

— Мы, патологоанатомы, — вещал профессор Брендон Бойд, — имеем заслуженную репутацию практически непогрешимых диагностов. Ибо если наши коллеги в лечебных палатах еще порой ошибаются, то вскрытие всегда дает точный ответ. Иными словами, если мы не можем вас вылечить, то, по крайней мере, точно скажем, отчего вы умерли.

Студенты оценили шутку.

— Я тебе говорил, — шепнул Ланс Барни, — крутой мужик!

— Только юмор у него какой-то мрачный!

— Ну а ты чего хотел? У него же специальность такая!

Всем известно, что будущему доктору на своем пути, как ни грубо звучит, приходится пройти через кучу дерьма. Но во втором семестре первокурсники обнаружили, что посвящение в профессию потребует от них буквального прохождения через кучу человеческих экскрементов. Хуже того, это будут их собственные экскременты.

Бактериология вводит студентов в бесконечное разнообразие микроорганизмов, существующих в его собственном теле, и прежде всего — в слюне и фекалиях. Профессор предупредил: даже если станешь чистить зубы «Колгейтом» десять раз в день, все равно во рту у тебя будут резвиться десятки миллиардов бактерий.

Первым лабораторным заданием было произвести бактериологический анализ кала. Студентов разбили на пары, один из которых должен был принести материал для исследования.

Пары назначались в алфавитном порядке. Барни легкомысленно рассчитывал, что это неприятное задание будет выполнять со своим другом Беннетом, совершенно забыв, что между Ливингстоном Барни и Ландс-манном Беннетом стоит Лазарус Сет.

Барни был знаком с Сетом только визуально. Тощий, сутулый, в очках, с взъерошенными льняными волосами, он на каждой лекции садился в первый ряд и судорожно конспектировал, исписывая многие страницы, но никогда не поднимал руку, чтобы задать какой-нибудь вопрос, ни на лекции, ни после нее.